Лида вообще казалась баловнем судьбы. Ей посчастливилось родиться в семье двух известных литераторов Нины Михайловны Шульгиной и Михаила Владимировича Фридмана, добрых и мудрых людей. Они первыми заметили талант в своей девочке, приветствовали его и бережно помогали ему развиться. К тому же Лида была уникально трудолюбива. Она училась в специальной математической школе и затем параллельно поступила в Московскую художественную школу, в которой считалась одной из лучших учениц. Соединение этих двух дисциплин ― редкое для художника ― видимо, развило как логическую, так и эмоциональную грани её личности и таланта.

«Я родилась в семье, в которой царило почитание книги, которое я впитала с „молоком матери“. После некоторых сомнений и страхов (в основном со стороны родителей) я сделала выбор в пользу рисования... Московский полиграфический институт дал мне возможность соединить эти две страсти: рисование и книгу. В этом институте существовали и прекрасные живописные традиции, может быть, поэтому я до сих пор занимаюсь станковой живописью».

В 1974 году, закончив обе школы с отличием, Лидия поступает в Московский полиграфический институт на факультет художественного оформления книг. Уже в студенческие годы она участвовала в художественных выставках и на родине, и за рубежом: Франция, Италия, Германия, Норвегия, США. Тема дипломной работы оказалась во всех смыслах сказочной: иллюстрации к знаменитой книге Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес».

Результаты работы над дипломом превзошли самые смелые ожидания: на защите Лида получила «отлично», «Алиса» с её иллюстрациями вышла в свет в издательстве «Детская литература» (что со студенческими работами случается нечасто), а с редакцией установилось сотрудничество. Кроме того, после окончания института Шульгина на несколько лет стала стипендиаткой Союза художников России (1982, 1984 ― 1986). Это ли не везение! Но ведь и заслуга тоже. Лида не допускала простоев в своей работе ― ни при каких обстоятельствах. Даже когда родился сын, она одной рукой держала ребёнка, а другой делала иллюстрации.

«Больше всего люблю работать с детскими книгами. Всегда выбираю тексты, дающие максимальные возможности импровизации. Мне нужно чувствовать себя полноправным соавтором, работая с текстом, и создавать параллельный сказочный ряд в своих иллюстрациях. Это самое интересное и самое трудное... Прекрасные стихи и сказки, над которыми мне довелось работать, позволяли мне быть не просто иллюстратором, но и соавтором, создавшим свой сказочный мир, что стало фундаментом для всего моего творчества... Мне не нравится, когда иллюстрации отводится скучная роль растолковывать текст. Поэтому всегда стараюсь нарисовать полную картину мира, предлагаемого автором, в котором герои смогут жить самостоятельной жизнью, создавая новые ситуации. Про себя я называю это параллельной сказкой».

Известный критик Лев Аннинский писал об иллюстрациях Лидии Шульгиной: «В её ранних работах штрих трепещет от детского нетерпения охватить всё и, вместе с тем, не обронить ни волоска, ни травинки, ни пёрышка с мирно дышащей сказки...»

Книг у нее издавалось много. Всего с 1980 года вышло 40 книг с её иллюстрациями ― и не только в России. Она работала с издательствами «Детская литература», «Малыш», «Радуга», а также «WGOY» (Хельсинки, Финляндия), «Harper and Row» (Нью-Йорк, США), «Albatros» (Прага, Чехия), «Wspolpraca» (Варшава, Польша), «Кейсейся» (Япония).

В течение многих лет Лидия Шульгина писала и иллюстрировала тексты и для детей, страдающих онкологическими заболеваниями. А в 1992 году вышла книжка для малышей, где Лидия была и автором текста, и иллюстратором. Называлась она «Приходите на чашечку чая!». Эта книга была удостоена премии «За лучшую книгу года» (Москва).

Книжные иллюстрации не исчерпывали возможностей художницы. Получив мастерскую, с 1985 года Лида стала писать маслом на холсте или на досках, привнося в станковую живопись свойственную ей манеру заселять пространство до отказа. Получалось насыщенно по цвету, экспрессивно.

«Я живу в Москве, и моя жизнь ― московские улицы, обшарпанные каменные коробки, замотанные в платки бабки, полупьяные мужики, помойки и вороны. И я буду рисовать их снова и снова, ведь это моя реальность и никакой другой у меня нет. Но мужики и бабки отступают под натиском бородатых патриархов... И вот впереди уже встаёт бессменный вождь ― Моисей ведет свой народ мимо многоэтажных домов и разрушенных храмов в землю сбывшихся мечтаний и исполненных обетов... И тянется толпа, нездешняя и почти бесплотная, по моему листу, через мою душу, через мою судьбу, по моим улицам».

Она часто обращалась к библейским темам. «Не могу объяснить, почему всё, выходящее из-под моей руки, сразу попадает в стилистическое поле Библии... Я почти не позволяю себе думать, что это уже призвание ― слышать голос КНИГИ. Просто поражаюсь удивительной силе зова предков, оттуда, из глубин истории, из могил без надгробий, из ям и рвов, из печей душегубок».

С Библией Лидия не расставалась никогда, а с 1996 года при ней всегда были и русское, и немецкое издания. «Открыв Библию, я поняла, что она уже жила внутри меня. Библейский звук оказался созвучен моей душе. Меня поразила его подлинность. Во мне проснулись древние пласты Иаковых времен, и вся жизнь стала отзываться библейской темой. Свои холсты я не задумывала как иллюстрации к Библии, просто образ, который во мне этот библейский звук вызывал, мне хотелось нарисовать... Звук сам ложился на холст, это происходило помимо меня. Я улавливала внутреннее происшествие и совсем не пыталась изобразить буквально библейский сюжет.

Как-то в метро я видела сцену: ехали двое уродцев, старик и с ним девушка. Я написала картину, она называлась „Московское метро“; там такая примитивная композиция ― ряд кресел, сидит старик, рядом стоит девочка. Все, кто смотрел картину, говорили: „А, это несение креста...“ Но там нет никакого креста. Просто каждая сцена превращалась в библейский сюжет уже не только во мне, но и в моих зрителях».

В разгар перестройки в Москве появились многочисленные бесплатные газеты и журналы, они валялись повсюду, растоптанные в грязных подъездах, распластанные в городских лужах, носились, гонимые ветром, по дорогам, дворам и скверам. Её муж, Николай Эстис, рассказывал: «Мы, художники, болезненно переживали унижение бумаги (ведь это наш материал), хотелось её подобрать, спрятать, приласкать ― что, собственно, и сделала Лидия; она начала экспериментировать с бумагой, и, превратив валявшийся под ногами мусор в материал и язык высокого искусства, вернула бумаге её первородное благородство».

«Лидия Шульгина смогла сохранить и развить чувство бумаги и в станковых графических листах, и в живописных работах, и в бумажных скульптурах, ― вспоминала Елена Герчук о её таланте к работе с бумагой. ― Эти скульптуры из газетной бумаги при всей своей пластической выразительности не теряют качеств печатного листа: это книжные страницы, ожившие, непрочитанные, бредут по пустыням, тянутся к небесам».

«В каком материале воплощать невоплотимое? ― пишет о ней Лев Аннинский. ― Она возвращается к бумаге. Той бумаге, которая смятыми клочьями валяется под ногами, как бренный прах не выдержавший напряжения. Этот материал надо вернуть в жизнь во всей его эфемерности. Поднять из-под ног. Вернуть хрупкость и твердость. Насытить белизной чистоты. Вот она ― техника финала: старые газеты, погруженные в ведро с белилами. Из этих клочьев и клочков вылепливаются фигуры. И застывают, храня вещество несуществования. Никакого каркаса ― все лёгкое. Чистым духом держится. Музыкой. Голосами... Цикл называется „Голоса“».

Разнообразие приемов, количество находок, многих из которых хватило бы иному художнику на всю жизнь, не поддаётся учету, и ни один из них не является самоцелью. Технические трудности были Лидии неведомы, а скорость материализации произведений поражала. «Разрываюсь между желанием лепить фигуры, делать рельефы, раскрашивать стекла, иллюстрировать Евангелие и читать себе и Саше... Ах, как короток день! Хотя сегодня изумилась ― откуда всё это: бесконечные рельефы, скульптуры, рисунки, стёкла, а ещё тексты, письма, а еще куча прочитанных книг, а сколько новых знакомых, выставок, поездок!.. Нет, время и впрямь понятие относительное».

Между ранними книжными иллюстрациями (обыгрывавшими детскую наивность) и библейскими сюжетами, воплощенными в поздних скульптурах из мятой бумаги (так и сыпался под ноги мир книг), между двумя этими мирами непереходимой чертой — приговор врачей-онкологов.

В 1996-м Эстисы уехали в Германию. Считалось ― на выставку их работ. Получилось ― за подтверждением страшного диагноза, где «надежда на исцеление» могла подкрепиться «надлежащим врачебным уходом». Поселились недалеко от Гамбурга, в небольшом городке Пиннеберге. Бывая в Москве, собирали друзей и знакомых, звали в гости: и место красивое, и квартира есть, и мастерская. Все радовались за них, и никто не догадывался, что Лиде суждено провести там последние пять лет жизни.

Сестра Ирина писала об их детстве и о тех днях: «Подходит к концу нескончаемая школьная неделя. За окнами класса темно и вьюжно. Я собираю в портфель свои пожитки, у меня — тройка с минусом по чистописанию и двойка по устному счету, и сегодня на уроке физкультуры учительница обозвала меня бестолковой дылдой. Я тащусь домой, скрипя по снегу ботинками, перекладываю из руки в руку тяжелый портфель, и на душе у меня безрадостно: сейчас мне влетит по первое число. Вот я и дома, звоню в дверь, и мне открывает бабушка — маленькая, круглолицая. Конечно, она огорчается моим неудачам и, как я и ожидала, начинает строго выговаривать за нерадивость, но камень уже свалился у меня с души — ещё бы — ведь сегодня лучший день недели — суббота, впереди — чудесный вечер, свободный от тягот домашних заданий, сегодня можно лечь попозже, а завтра не надо вскакивать затемно, брести в школу, высиживать бесконечно долгие уроки, бояться, что тебя некстати вызовут к доске, а на кухне уютно горит свет, оттуда доносится несравненный, побеждающий все невзгоды аромат куриного бульона «с лапшичкой», и маленькая сестра уже сидит за столом и смотрит на меня тёмными, живыми глазами.

Я бросаю куда ни попадя тяжелый портфель и минуту-другую рассматриваю себя в большом зеркале, которое стоит в нашей полутёмной прихожей. Если вплотную к нему приблизить лицо, лбом упереться в холодное стекло, и очень внимательно смотреть вглубь таинственного зазеркалья, то увидишь волшебную страну, населенную милыми и смешными жителями. Ею правит маленькая сердитая пышноволосая королева. Она играет со своими подданными в крокет, ударяя по шару головой фламинго, зажав его туловище подмышкой, и за малейшую оплошность грозит ослушнику суровой казнью. Но её никто не боится — знай, распивают чаи в саду у Садовой Сони и гоняют шары на поляне. А поляна окружена Чудесным Лесом, где живет Страшно Серьёзный Винни Пух и его славные друзья. И у всех жителей Волшебной Страны — забавные, выразительные, тёмные живые глазки, как будто все они — и Королева, и Соня, и Винни Пух и все-все-все — братья и сёстры, которым дала жизнь единая Мать. За лесом простирается Луг, и к вечеру на него часто ложится туман, и тогда маленьким зверушкам надо быть очень осторожными, чтобы не заблудиться в белой сырой дымке. А когда туман рассеется, и выглянут вычищенные, отмытые Ёжиком и Медвежонком, сияющие звезды, то видна дорога — она огибает опушку, где играют в крокет, пересекает Лес, бежит через Луг и уходит вдаль. Там, в этой дали, ждут нас победы и поражения, встречи и разлуки, успех и неудачи, там шелестят страницы детских книжек, на которые сестра поселит забавных сказочных героев с живыми тёмными, чуть грустными глазами. А дорога тем временем бежит дальше, и так много всего ещё впереди... Но каждый раз, возвращаясь из своих странствий по жизни, мы приходим в родительский дом, где в полутёмной прихожей стоит неизменное зеркало, а на нём, с правой стороны темным холмиком притаился телефон.

...В тот летний вечер я бродила по квартире одна. Родные — на даче, со времени отъезда сестры в Германию прошло полгода. Раз в неделю она звонила родителям, писала счастливые восторженные письма: удобный, продуманный быт, творческий успех, с лёгкостью и интересом осваиваемое новое пространство незнакомого доселе языка и великой культуры. Просторные манящие горизонты, новые друзья — жизнь черпается жадно, полными пригоршнями, удача рука об руку с победой ведут её по неизведанному пути. И мы, оставшиеся в заполошной, заплёванной, задымлённой Москве, верили этим строкам, были счастливы этим счастьем, и — ни тени сомнения, ни вспышки предчувствия. А впрочем, эти письма не лгали, ведь жизнь, освещенная ими, была повернута к нам, как Луна, только одной, своей светлой стороной.

Телефон на зеркале разразился долгим, настойчивым международным звонком. Я подняла трубку, и она окликнула меня сестриным, полгода не слышанным голосом: «И-риш-ка!», — «и» — низкий, короткий звук, потом голос весело взмыл вверх и, чуть понижаясь, певуче тянул последний слог — всегдашнее, из юности и ранней молодости, телефонное обращение. «Как у тебя дела?», — восторженно заорала я в трубку, ещё не зная, не ведая, ещё вся во власти волшебного обмана ее писем. «У меня?», — и голос её на том конце провода замер на одну или две секунды: столько времени — не больше — надо для того, чтобы передвинуть стрелку на железной дороге, и поезд с беспечным пассажиром помчится совсем по другому пути. В эти секунды я поняла, что все не так уж радужно в её новой жизни. «Наверное, с мужем поссорилась», — ничего более драматического не пришло мне в голову. «Знаешь...», — и она выговорила свой чудовищный диагноз, свой приговор.

Стрелка передвинулась, и мой поезд на всех парах помчался в неизвестном, пугающем направлении. Ещё почти пять лет остаётся до крушения, ещё есть время надеяться и молиться, ещё мы увидимся несколько раз — и в заснеженной новогодней Москве, и около тёплого ласкового моря, и на немецкой земле — земле нашей последней встречи, нашего последнего прощания. Но пока ещё я не знаю всего этого, я просто сижу на полу около зеркала в прихожей вырастившего нас дома, сжимаю в руках телефонную трубку и малодушно реву, а сестра утешает меня, как будто это со мной, а не с ней, случилось несчастье«.

Переехать в чужую страну, где другие обычаи, другие условия, незнакомый язык, это всё равно что начинать жизнь сначала. Но Лиде энергии на это хватило. Она быстро выучила немецкий. Обладая даром общения, обзавелась друзьями и знакомыми. В том же 1996-м получила стипендию администрации округа Пиннеберг. Вместе мужем участвовала во многих выставках, и вскоре оба стали членами Союза художников Германии.

Зная, что времени отпущено немного, Лида дорожила каждой минутой. Библейские сюжеты, особенно Страсти Христовы, Апокалипсис, теперь ― неизменная её тема. Только воплощает она их в другом материале. Как и у нас, в Германии бросают в почтовые ящики рекламки, листовки, непрошеные газеты ― всевозможный бумажный хлам. Вот из него-то, из этого праха, добавив только ведро водоэмульсионных белил, и начала делать художница скульптуры.

В мае 1999 г. Лидия Шульгина решилась принять участие в международном конкурсе «Творчество. Человек. Будущее» в старинном немецком городе Бамберге. Из 540 произведений претендентов было отобрано 33, в том числе и «Несение креста», которое принесло его создательнице награду (награждённых оказалось всего четверо). Но гораздо важнее для Лиды были отзывы людей. Среди них был и такой: «Я знаю, эта художница приехала к нам, чтобы повернуть нас к Богу».

Её последняя работа ― вылепленный в рост человека белый ангел опирается на белый стул. Словно ждёт того, кто сядет, чтобы обнять, оградить, защитить. Этот защитник хрупок, его стать эфемерна. Приглядевшись, видишь, что и корпус его, и руки, и крылья за спиной сделаны из той же бумаги. Ангел, вылетевший когда-то из книги, замирает в реальном пространстве, балансируя между бытиём и небытиём.

В профессиональном отношении Лидия Шульгина была, по словам мужа, «просвещённым консерватором. Во всём, что касается вопросов стиля, формы, образности, она была удивительно осторожна. Она не отступила ни от одного из принятых на себя обязательств, не растоптала ни одного канона, лишь усложняла своё художественное кредо, ощущая стиль и форму не как ломку и разрушение, а как прививку различных плодов к одному и тому же дереву».

Незадолго до смерти, видимо, по ходу лечения она волосы потеряла. На фотографии, наголо освобожденная от них, она работает над своей скульптурной «Голгофой». Продолжением изгиба фигуры — изгиб шеи, поразительный по напряженному изяществу. Вот что было прикрыто взбитой пеной волос.

Умение быть счастливым дается человеку свыше, и редко кому. Лидия Шульгина обладала этим драгоценным даром. Она радовалась, когда её поместили в отдельную палату. Радовалась, даже зная, что уже никогда не покинет её. Из последнего письма родным: «Верите или нет, ваше дело. А я наслаждаюсь. Читать, рисовать — всё вперемешку, трепаться с друзьями, спать вволю, есть вкусности... В общем, не болели бы бёдра, так не жизнь, а лафа».

Она прожила чуть больше 40 лет. «Счастливица» ― была названа одна из статей о её трагической и радостной судьбе. Действительно, это так: превозмогая недуг и боль, она продолжала до последнего вздоха жить ― работать, любить, думать, читать и радоваться жизни.

«Мне важно оказаться в определенном состоянии, ― ответил в одном интервью на вопрос, что ему как художнику нужно для работы, Николай Эстис. ― Работаю понемножку каждый день, но это только работа. По-настоящему занырнуть в такое состояние или взлететь туда трудно, поскольку я один. У меня есть всё ― идеальные условия, удивительные мастерская, материалы... Друзья дарят холсты, я никогда и не мечтал на таких работать. Но никто не пьет чай на кухне, не читает книжку в спальне и не ждёт, когда я спущусь. Мне всё равно, где работать, не имеет значения ни свет, ни политический строй. Закрытое пространство, самая неприхотливая еда ― рис и чай, много материала и любовь, больше ничего не надо. Вещи создаются во имя чьё-то. Лида придёт и скажет: „Как здорово!“ Но Лиды нет»...

Более 250 иллюстраций это чудесной художницы сегодня находятся в собрании Российского государственного литературного музея. Более 20 графических работ были приобретены Третьяковской галереей ещё в начале 80-х годов, а затем к ним из Гамбурга переехали ещё две скульптуры. В «Доме художника Николая Эстиса» в Гамбурге развёрнута постоянная экспозиция работ Лидии Шульгиной, вход свободный. В том числе, там выставлены и её иллюстрации к детским книгам. И там можно не только подробнее узнать о жизни и творчестве этой удивительной женщины и замечательной художницы... но и пережить редкое состояние причастности к таинственному и удивительному миру её образов.

Дом художника Николая Эстиса
Sieldeich 36
20539 Hamburg
Германия
+49 40 78107975 (мастерская)
+49 17661666455 (моб.)

сайт, посвящённый Лидии Шульгиной, жизни и творчеству: schulgina.de
все фотографии взяты оттуда же