|
Геннадий Владимирович Калиновский |
01.09.1929 [ Ставрополь, СССР ] — 05.03.2006 [ Москва, Россия ] |
|
„ ...рисунок нельзя сконструировать. Ведь художественный образ — это самопроизвольно возникающее представление с той или иной степенью отчетливости... это не наблюдение, не воспоминание, не выдумка, не механический сплав каких-то деталей и не сюжетная находка. Внутри художника нарастает и выплескивается импульсивное движение, так называемый творческий порыв… Это основа всего. Там, где начинается конструирование, — искусство кончается. Разумеется, есть какие-то «готовые блоки», наработки и принципы. Но искусство — это то, что без заготовок… Вспышка спички в темной комнате. Увидишь — значит, зачатие состоялось, ребёночек родится обязательно... “
|
|
Калиновский родился в Ставрополе, детство провёл в южной приморской Махачкале. В одном из интервью он согласился, что его южное детство несомненно проявлялось в его работах, ощущалось как «дыхание юга». А ещё... «загадочное, неизвестное меня с детства привлекало. Я уже в детстве зачитывался и бредовой фантастикой, и фантастикой вполне пристойной вроде Уэллса, Беляева и других фантастов, чьи книги мне удавалось достать в Махачкале. Я любил до полуночи сидеть на крыше и наблюдать звёзды, маленькие телескопики сам делал».
Рисовать он начал рано, с двух-трех лет. «Сколько себя помню, я всегда рисовал». Но было это как-то незаметно для других. Никто из близких не обращал особого внимания — ну, рисует и рисует. «Один раз, уже в школе, я показал приятелю свои рисунки. И встретил такую странную, раздраженную реакцию — ишь ты какой, мол, — что решил больше не показывать никому».
Когда Гена подрос, он самостоятельно отправился в Дом пионеров и записался в художественный кружок. Талант Калиновского разглядел руководитель кружка и всячески старался помочь мальчику его развить. В 14 лет Гена отправил свою работу «Гибель Нибелунгов» на конкурс рисунка газеты «Пионерская правда», получил первый приз и рекомендацию в Московскую художественную школу. Последовав рекомендации, он уехал в Москву, где закончил художественную школу и поступил в Суриковский художественный институт, на отделение книжной графики. Во время учёбы и в школе, и в институте жил в интернате, слыл нелюдимым, всегда сам по себе.
«После института я много лет освобождался от своего обучения. Вторую «школу» я прошел в
После обучения стал работать как иллюстратор поначалу в периодических изданиях — журналах «Юность», «Огонек», «Семья и дом». Потом параллельно начал иллюстрировать и книги — сборник «Робин Гуд», «Белеет парус одинокий» В. Катаева, «Железный поток» А. Серафимовича — но, по словам самого Калиновского, вкус к книжной графике он почувствовал значительно позже, где-то в 45 лет (1974), после работы над «Приключениями Алисы в Стране Чудес» в пересказе Бориса Заходера: «предшествовавшие этой «встрече» десять лет — примерно с тридцати до сорока — я чаще просто отказывался работать в книге — в журналах работал».
Оригинальность работ Калиновского к «Алисе» сполна оправдала себя признанием читателей. Геннадий Владимирович оказался прав, считая, что ребенок не терпит «сюсюканья» и заигрывания — он готов постичь самые необычные проявления творческой фантазии. «Даже непонятные вещи будоражат ребенка, провоцируют его воображение», — говорил художник.
Как истинно талантливый художник, Калиновский создал свой собственный неповторимый, легко узнаваемый стиль, и именно в его иллюстрациях к «Алисе в Стране Чудес» этот стиль проявился наиболее ярко — «я решил использовать в работе чуть деформированное пространство и трёхмерный шрифт в трёхмерном построении».
За свою жизнь Геннадий Владимирович проиллюстрировал четыре издания «Алисы», а за «Алису в Зазеркалье» в пересказе Владимира Орла получил премию им. Ивана Федорова. Каждое из изданий оформлялось абсолютно по-новому, и Мастер по праву может гордиться тем, что его удивительные иллюстрации к книгам Кэрролла считаются одними из лучших среди работ художников всех стран мира.
Вообще, предпочтение он отдавал оформлению книг фантастического, сказочного либо исторического характера. Над иллюстрациями работал долго и был очень придирчив. На вопрос: «А вы сами не предлагали издательствам что-либо проиллюстрировать? Или только вам предлагали?» невозмутимо отвечал: «Я больше отказывался — зацепиться не за что, неинтересная вещь...».
«В искусстве я по-настоящему ценю только одно: удовольствие от работы. Меня всегда очень мало волновало: „денежная“ или „неденежная“ это книга, хотя, конечно, вопрос гонорара — не из последних в нашей жизни. А вот похвалят ли меня, оценят ли — это приятно, но не самое главное. Я делаю только для себя. В первую очередь. И ради этого удовольствия работать над тем, что нравится, я и выбирал себе книги. А больше всего я люблю книги, которые, увы, не подлежат изображению. Можно их назвать „романом души“, как, например, у Томаса Манна, у Набокова. Я люблю их произведения, но как их можно изображать?»
Естественно, с подобным отношением в новые времена «лихорадочного книготискания» художник оказался не ко двору. Известный иллюстратор Лев Токмаков выразился даже более жестко: «Калиновский несколько лет был абсолютным изгоем для всех издателей...».
Особенно было обидно за «Мастера и Маргариту». Иллюстрации к «Мастеру и Маргарите» художник считал лучшей своей работой. За свою жизнь он сделал пять вариантов иллюстраций к этой книге, более 500 рисунков. «Тему я старался решить в холодновато-реалистическом, а не романтическом ключе». Иллюстрации были сделаны ещё в 1985-м. Годы шли, а иллюстрации так никому и не понадобились. И только в
Многие книжные графики, в том числе и очень известные, рисуют много, но, увы, очень похоже, тиражируя свой талант. Калиновский никогда не был похожим на других и на самого себя. «Я считаю, что основой основ профессии иллюстратора книги является способность острейшим образом чувствовать специфику данного текста, его темп и тембр. Книги бывают чисто фигуративные, книги действий, книги состояния, книги — роман души, — в разнообразных комбинациях этих и других качеств. Есть бытие — это, так сказать, первый слой. Потом идет слово. Иллюстрация — третий слой... В разных книгах я стараюсь быть разным» — это подтверждается работами Мастера: каждая из его книг оформлена в особой манере. Геннадий Владимирович не скупился на стилистическое разнообразие. «Иногда, знаете, какие-то собственные качества утомительны для тебя самого. Хочется проснуться утром — другим, новым. Потому я и в книгах стараюсь быть разным, выражать себя по-разному».
Он мог быть острым, колючим, или мягким, лирическим, и ещё каким-нибудь иным, всё зависело от характера произведения. К примеру, иллюстрации к «Сказкам дядюшки Римуса» были выполнены им в отнюдь не идиллической манере: «Чорт возьми, да это не сказки, а горькое бытие. Сапожник-то — негр, в его историях и сквозит оттенок африканского фольклора, где мир держится добром, а движется злом. Нет, не на фоне пасторальных лужаек надо рисовать все это. Кролик говорит опоссуму: „Прыгай через костер“. Тоже мне друзья! Для кролика прыгать, конечно, дело привычное, а каково опоссуму? Да эти сказки — настоящий плутовской роман, всяк так и норовит другого слопать, без сахара. Вот тебе и герои! Кто-то из редакторов мне посоветовал: „Сходи в зоопарк, порисуй кроликов“. Нет, это не анималистические персонажи. Про кролика-то как говорится, что он сунул руки в карманы. Функции его человеческие. Этот пройдоха вечно настороже, ушки на макушке, я их такими и нарисовал. У настоящего кролика уши — вниз и длиннее в восемь раз».
«Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Харриса принесли Калиновскому диплом I степени Всесоюзного конкурса «Лучшие издания 1976 года», серебряную медаль на Международной книжной выставке в Лейпциге и приз «Золотое яблоко» на
Калиновский утверждал, что «важно лицо книги, а не лицо художника», что, художник, встречаясь с новой книгой, и сам должен становиться другим: «А что такое иллюстратор? Строго говоря, иллюстратор — „освещающий“, в переводе с латыни... Станешь перед фонарем и закроешь объект освещения. Надо забыть себя. Художник-иллюстратор имперсонален. Важно лицо книги, а не лицо художника. Каждая новая книга делает и меня другим. Забрасываешь в себя новую тему и сам меняешься».
В работе над историческими книгами он очень тщательно подходил к отображению духа времени повествования, стремился к реальности, изображая быт героев. И при этом умел сохранить баланс между реальностью и необходимостью оставлять читателю возможность по-иному видеть прочитанное, не мешал запускать собственное воображение на полную катушку.
Работал он в полной консервации «от натиска жизни» — полностью закрывал свою мастерскую от света, почти прекратив любое общение и «лежал в полусне-полуяви долгие дни и недели, просматривая одну за одной разнообразные картины, поднимающиеся из некоего резервуара, как я понимаю, принятого называться подсознанием. Мои друзья до сих пор потешаются над моей консервной банкой, как они называли мою мастерскую. Я знаю одного уважаемого художника, который часто с утра отправляется в магазин или на рынок, чтобы там разозлить себя, поругаться, чем и приводит себя в хорошее рабочее состояние. У каждого свой метод».
На иллюстрации к одной книге уходил год-полтора и из них примерно год он «не брал в руки карандаш: все время „проигрывал“ рисунки мысленно... Я так работаю над всеми книгами: зарываюсь в мастерской, как лягушка в тине, и обдумываю потихоньку. Блаженное время! Потом уже — в гораздо меньший срок — переношу представленное на бумагу... „Подземная“ работа всегда очень долгая. Это как у земляники — корневище огромное, а стебелек маленький».
Большинство иллюстраций Калиновского в чёрно-белой гамме и лишь в более поздних работах появляется цвет. Однако и с чёрно-белым цветом этот Мастер творил истинное волшебство: «Я вообще отношусь к цвету как к одному из „инструментов“ художника. Скажем, греческая вазопись — она же не цветная. А впечатление!.. Или вот: делал я книгу японских сказок — чёрно-белую. Зашла о ней речь с кем-то из знакомых, он говорит: как! Это же цветная книга! Показал ему — он удивился: действительно чёрно-белая. Почему так? Потому что один из стержней живописного видения — это чувствование тона. И хорошо разработанная тональность — она у меня лучше развита, чем цветопись — компенсировала отсутствие цвета. И людям казалось, что это цветной рисунок».
Был он искуснейший дизайнер и увлеченный резчик по дереву, создавал феерические композиции в стиле рококо — «люблю свои „деревянные дела“: мебель делаю сам для дома — и часто из ценных пород дерева, украшаю её резьбой, узорами всякими... А больше всего люблю лежать и думать. В голове в это время кадр за кадром проходит огромный карнавал всего».
Ненавидел эпоху тления, которая, как ведро с помоями, накрыла народ и государство. Был подчеркнуто антибуржуазен и презирал «общество потребления», где даже его сокровенное, возлюбленное искусство стало обычным товаром, наравне с жевательной резинкой и туалетной бумагой.
Виктор Чижиков: «Над рисунками наших художников — таких, например, как Геннадий Калиновский — надо думать! Вот он проиллюстрирует, предположим, Гулливера, нарисует страну лилипутов, а в этой стране сидят... лилипуты — торговцы фруктами в кавказских кепках. Вот вам философия, глубина мышления».
Алексей Шевченко: «Калиновский на 101% книжник. То есть авторский текст для него первичен. Он не Гениальный иллюстратор, а конгениальный. Если ему попадался хороший текст, но сырой и местами провальный, Калиновский выдавал точно такие иллюстрации. Я даже начал воспринимать его своеобразным барометром текста. В зависимости от текста он менял манеру, технику, и как сам говорил „программу“, сравнивая себя со станком. Его манера постоянного цитирования шла от переполнявшей его эрудиции и никогда не оскорбляла собеседника. Да он и в иллюстрациях часто цитирует известные вещи. Это от большого ума, широты души... Когда ему попадался хороший автор, он преображался и делал поражающие всех вещи, как со Свифтом, Кэрроллом или Булгаковым».
Последние годы Геннадий Калиновский жил очень трудно. Книги с его работами практически не переиздавались, денег не было, да и о самом Калиновском практически забыли. Уже несколько лет пытаются издать монографию о художнике, сделать «персоналку» в Третьяковке, но ни тот, ни другой проект пока не реализованы. К счастью, с недавних пор начали переиздавать книги с его иллюстрациями — старыми известными и новыми — неизвестными нашему советскому детству— «Доктор Айболит», «Ма-Та-Кари»...
3 марта 2006 года художнику неожиданно стало плохо, а в воскресенье, 5 марта, в 16.40 он умер. И когда исчерпаются архивы, новых книг с его волшебными иллюстрациями, увы, больше уже не будет. Каждая его книга, свежевыпущенная, сейчас почти сразу становится редкостью. Немудрено. Потому что...
Он был Мастер, не похожий ни на кого, разный в разных книгах, но всегда узнаваемый — художник детской книги от Бога.
