Главная » О себе и своём деле
20.01.2013 Просмотров: 1081
Перцов Владимир Валериевич
О себе и своём деле


Когда-то два милых, пожилых человека, брат и сестра, дети замечательной русской художницы Зинаиды Серебряковой, в её необыкновенном доме-мастерской в Париже сказали мне: «У вас умное искусство». Я, конечно, не слишком обольщаюсь деликатной участливостью добросердечных старых художников, но их комплимент мне памятен и дорог. «Умное искусство», «умное делание» вообще — в основе созидания, несущее общее благо, соединение чувства и ума в добре — отличие человека от всего тварного мира.

О себе и своём деле

автор: В.В. Перцов источник: Dashka, 14.02.2006

Мне интересно написать о себе для молодёжного военного журнала — ведь я в основном художник исторической военной темы, преимущественно русской истории от времён Владимира Святого до Отечественной войны. Мои далёкие предки были военные, а предки со стороны матери — князья Голицыны — участвовали во многих военных событиях прошлого. Погиб под Москвой и мой 35-летний отец, только-только попавший на фронт «добровольцем». В первые годы войны мы жили в подмосковном городе Дмитрове, какое-то время между фронтами — наши его оставили, а немцы не решились войти, остановились на высотах за каналом Москва-Волга. Помню воздушный бой над головами, перестрелку наших и немцев, взрывы в городе и в том числе в нашей школе, куда я незадолго до того поступил учиться — и потом нашу мощную артподготовку, после которой началось наступление советских войск.

Сколько себя помню, я всегда рисовал. И обычно это были иллюстрации. Чаще про войну — переход Суворова через Альпы, рыцари Вальтера Скотта или русские богатыри.

Художницей была моя мама. Недавно она умерла, дожив до 90 лет, до последних дней она работала, в конце жизни руководила восстановлением храма в имении наших предков. Она была художником-оформителем музеев и выставок, высшее образование ей получить не удалось, как княжну её отовсюду гнали. Её искусство было — в создании гармоничного и занимательного ансамбля, ясного образа того, чему посвящена экспозиция, красота и логика организации всего, из чего она состоит. А мой отец был химик, его работы того времени актуальны и сейчас — но душа его жила в музыке: он прекрасно играл на фортепиано. Дворянское происхождение ему тоже изрядно мешало. И сыновья мои — один художник, другой музыкант. А ещё отец был влюблён — кроме моей мамы разумеется — в Древнюю Грецию и собрал большую библиотеку про неё. Переводил поэзию, изучал философию, писал исторические обзоры. А я рисовал и древних греков.

Братья же мои Николай и Александр — профессора-химики, но Николай неожиданно недавно умер.

Отец погиб под Москвой. Помню его последний поцелуй в утренней дрёме моего дня рождения 7 июля 1941 года.

А первой художницей в нашем роду была прабабушка. Она дружила с Поленовым, Серовым, Коровиным, и сама писала пейзажи. Даже расписала притвор церкви в имении. Её портрет кисти К.А.Коровина сейчас висит в Третьяковской галерее.

Но конечно кумир моего детства — да и всей жизни — мой дядя Владимир Михайлович Голицын, замечательный детский художник 20-х—30-х годов. Чудо рисования, волшебство изображения, которым он обладал — я был этим околдован. О нём я уже много писал и рассказывал, и ещё буду — он был человеком необыкновенной душевной контакности и в жизни и в своём искусстве. Он был влюблён в море и море стало главным мотивом его творчества — книги о море, морские путешествия и сражения, всех времён и народов...

Когда-то два милых, пожилых человека, брат и сестра, дети замечательной русской художницы Зинаиды Серебряковой, в её необыкновенном доме-мастерской в Париже сказали мне: «У вас умное искусство». Я, конечно, не слишком обольщаюсь деликатной участливостью добросердечных старых художников, но их комплимент мне памятен и дорог. «Умное искусство», «умное делание» вообще — в основе созидания, несущее общее благо, соединение чувства и ума в добре — отличие человека от всего тварного мира.

И мне повезло — с младости я был близок именно с «умными» художниками. И в детстве, до войны, это был дядя Владимир. Он погиб в лагере под Свияжском. Он был художник и в жизни, творец, творящий вокруг себя добро. И его искусство тоже было средством выражения ума, таланта, остроумия, желания рассказать и показать, принести радость и знание.

В школьные годы я почти сошёл с пути искусства — спорт, волейбол потом теннис, друзья. Хватило ума опомниться и пойти в Полиграфический институт — спасибо хорошему человеку и живописцу Сергею Тутунову, в короткий срок обратившего меня на путь истинный.

Многие годы я был близок с Владимиром Андреевичем Фаворским, художником-философом, добрейшим и умнейшим человеком — он живал у нас на даче или по соседству. Не могу себе простить тогдашнего легкомыслия — проводил время на волейбольной площадке, теннисном корте, футбольном поле, в реке — а мог бы вкусить мудрости и знания. Владимир Андреевич был необыкновенно доброжелательным человеком, а я не воспользовался должным образом этим подарком судьбы. И всё же я считаю себя его учеником. Его учение для меня — это всеобъемлющее объяснение проблем искусства изображения.

Я благодарен дружбе и участию таких глубоко мыслящих и тонко чувствующих художников, как мой двоюродный брат Илларион Голицын, с детства даривший меня своей дружбой, Иван Бруни, Май Митурич, Валерий Сергеевич Алфеевский, Георгий Якутович, Лев Токмаков, моих закадычных друзей Вениамина Лосина, уже, увы, умершего Евгения Монина, Виктора Чижикова, Валерия Траугота, всех вообще детских художников моего поколения, мы всегда очень дружно жили — мне кажется все они художники «умного» искусства.

Я давно варюсь в котле оформительских, а потом и иллюстративных книжно-журнальных работ. В детстве помогал маме — заливал краской контуры написанных ею букв. В школе постоянно делал всякие стенгазеты и даже прославился выпуском регулярных листков: «Календарь знаменательных дат» — заголовок, портрет, статья, иногда ещё рисунок какой-нибудь. Помню, первый был посвящён Рембрандту. Даже послали в Артек. И в книге я начинал как оформитель. Потом уже покойный Юрий Молоканов позвал меня в «Мурзилку», а Лосин и Монин привели меня в «Малыш», к Ивану Бруни — тогда он ещё назывался «Детский мир». Но шрифты в книжках всегда любил писать — и для своих книжек и для книжек друзей и знакомых.

Свою первую книжку мне назвать трудно. Сначала делал маленькие книжечки, рисуночки в журнал «Мурзилка» и в разные сборники, потом делал уже большие, но тонкие книжки про весёлых октябрят — я ещё в институтские годы много рисовал детей с натуры: в скверах, парках, дома. Но как-то в Доме Творчества сделал 4 листа к повести Бориса Шергина «Ваня Датский», они понравились в «Малыше» и из них потом сделалась книжка, но раньше мне заказали былину «Садко» в чудном пересказе А.Нечаева. Это моя первая книжка, которой не стыдно. И с тех пор моя главная тема — русская история. Делал я и былины и русские сказки, но они для меня тоже история — дописьменных традиций, когда поэтический и фантастический момент вводится древним автором, или авторами — каждый последующий исполнитель был и соавтором — для лучшего запоминания, система бесконечно далёких «доисторических» времён. Но я делал и много других книжек. Список проиллюстрированных и оформленных мною книг — около 200 названий, это не считая журнальных рисунков («Мурзилка», «Весёлые картинки», «Вокруг света», «Огонёк» и т.д.) и разных сборников.

Я художник детской книги — это живописец может себе позволить нравиться только себе или, может, ещё тому, кто купит его картину. Моя работа должна была понравиться сотням тысяч, всем. Но я не хотел для этого делать что-то мне чуждое или претящее — я должен был быть интересным и увлекательным собеседником юным читателям, да и не только им. Быть на высоте современных проблем искусства — и в то же время внятным и нужным своей аудитории, не хамить и не фальшивить, но и не сюсюкать и не обманывать.

Я нарисовал уже всю русскую историю, от Владимира Святого до Отечественной войны. Вся наша история в изложении советских историков — это войны, сражения, бунты. Я столько людей поубивал в своих картинках, что в какой-то момент я не смог больше это рисовать. Мне казалось, что есть другая русская история, не разлада и борьбы, а Лада и созидания. И не найдя нужных мне текстов, я их стал писать сам. У меня были задуманы 40 книжек, одинакового объёма и формата — «Рассказы о русских святых» — я написал 11, издательство «Малыш» собралось печатать по 4 в год, но мне показалось, что мне жизни не хватит, тогда стали возникать частные издательства, я соблазнился... Ничего из этого не получилось. Было это в начале 90-х годов, теперь на эту тему написано много, а мои тексты нравились многим и историкам и священству.

Но теперь я не рисую. Я как-то не сумел вписаться в новые условия, оказался не востребованным. А сейчас меня рука перестала слушаться в должной мере, и я боюсь браться за рисование, иногда пишу, как и всегда это делал, пейзажи. Написал даже большую картину — «А.С.Пушкин в гостях у Перцовых в Казани 7 сентября 1833 года». Известно, что Пушкин был у старшего брата моего прадеда, поэта того времени — вначале смутился, увидев много народу, и хотел сбежать, но его успокоили, что это одна семья — 13 братьев и сестёр, два зятя и мать этого семейства. Я всех изобразил, действующие лица, кроме разумеется Пушкина — моё теперешнее семейство в том возрасте, в котором была перцовская семья на момент встречи. Картина получилась большая. И ещё — у меня есть компьютер и я на нём пишу книжки. Я написал путеводитель по Подмосковью, он уже три раза издавался, потом путеводитель по соседним областям — «Соседи Подмосковья», написал часть (малую) книжки «Искусство рисунка». И ещё разные статьи на темы искусства, истории, краеведческие очерки.

Очень многое надо успеть сделать.

Я много ездил по нашей стране — от острова Беринга до Куршской косы, от Мурманска до Иссык-куля — и за рубеж. И много писал, рисовал в поездках. Был даже на Северном полюсе — в экспедиции на атомоходе «Сибирь», которой руководил Герой Советского Союза Артур Чилингаров.

Уже давно, 18 лет, главное моё дело — преподавание в Московском университете печати, который сам кончил 50 лет назад. Недавно защищали дипломы студенты моего курса, который я вёл 5 лет — я тогда преподавал рисунок, живопись и композицию. Так получилось, что дипломы они практически делали без моего участия, их вели преподаватели кафедры книжного дизайна. Последнее время наши дипломники в основном делают дипломы на компьютере, это почти всегда оформительские работы и я был уверен, что тем более так будет и в том году. Каково же было моё удивление, когда почти все работы оказались обширными и серьёзными иллюстративными циклами. Сейчас, когда искусство изображения почти совсем ушло из взрослой книги, это было чудом и вселяет надежду, что грядёт новый расцвет искусства книжной графики. Теперь у нас образовалась и кафедра иллюстрации, и я преподаю на ней.

Но уже два года, как я пришёл преподавать ещё и в Художественный институт имени Сурикова — преподаю шрифт, и это, мне кажется, связало мою творческую судьбу в единый узел. И сейчас, когда казалось компьютерные технологии совсем вытеснили рисованный шрифт из книги, руководитель Графического факультета Олег Михайлович Савостюк, с которым я много лет сражался в теннис, пригласил меня преподавать Историю и Искусство шрифта и мне это показалось очень интересным. Ведь шрифт очень красноречив и его рисунок может о многом рассказать даже прежде изображения.

Столько всего надо успеть сделать, надо торопиться!

фото: на выставке своего друга Льва Токмакова, 03.03.2008

ПРОИЛЛЮСТРИРОВАННЫЕ КНИГИ
Владимир Валериевич Перцов: другие статьи