Искусство Анатолия Кокорина настоятельно напоминает нам о том, как много красоты в окружающем нас мире. Он не ищет красоту, а просто видит её. Его добрый взгляд улавливает красоту там, где другой не замечает её, свыкнувшись с привычным, обыденным. И каждый раз он испытывает радость открытия. И уж, конечно, приходит в восторг, соприкоснувшись с красотою нового, неожиданного.

Всеми своими находками, всем богатством впечатлений Кокорин щедро делится с нами — своими зрителями.

Средства, которыми художник передает эту красоту, мужественны и лаконичны. В своих работах он так же немногословен, как и в жизни. Прекрасный вкус, иронический склад ума, не покидающее его чувство доброжелательного юмора никогда бы не позволили ему переступить ту грань, за которой красота становится красивостью, а восторг перед ней — сентиментальным.

Кокорин — отличный рисовальщик. Это видно уже по его ранним работам. Однако не один «божий дар», а еще и многолетний упорный труд, постоянные упражнения выработали ту живую гибкую и вместе с тем энергичную и настойчивую линию, по которой мы безошибочно узнаем рисунки Кокорина и которую с полным правом называем «кокоринской линией».

Однажды мне повезло: я имел возможность, будучи незамеченным, наблюдать за тем, как рисует Кокорин, видеть рисунок от первого прикосновения карандаша к бумаге, до завершения. Было это в Италии, когда группа советских художников путешествовала по стране. Пока другие довольно бестолково суетились около автобуса, Кокорин не терял времени. Он стоял под окном автобуса, через которое мне хорошо были видны сверху раскрытый альбом и рука с мягким карандашом. Сначала на странице появились полосатые ставни и навесы над витринами, затем карандаш стал гоняться за быстро снующими прохожими, велосипедистами и мотороллерами и пригвождал их к листу, как мне казалось, в точном и единственно нужном месте. Немногие легкие штрихи определили тени под навесами, создав сразу ощущение пространства, а проходивший мимо монах в черной сутане занял предназначенное ему место на переднем плане, придав рисунку живописность. Несколько гуляющих по тротуару голубей завершили рисунок. Ничего нельзя было прибавить или убавить. Не прошло и десяти минут, как Кокорин не спеша вошёл в автобус, не заставив себя ни минуты ждать.

Скомпоновать весь рисунок как бы с ходу в прямоугольник листа, поместив всё необходимое и не оставив лишнего поля, — это очень большое умение. Кокорин сознательно и упорно воспитывает его в себе. Лучшие рисунки представляют собой законченную композицию и притом сохраняют непосредственность первого впечатления. Ощущению законченности и стройности способствует точность характеристики. Каждая фигура человека, машины, даже неодушевленного предмета имеет свой характер, свой силуэт, как бы эскизно она ни была намечена. Немногим доступно такое точное попадание в цель. Говоря «точность», я не имею в виду буквальность. Его рисунок далёк от протокольного срисовывания.

Кокорин — тонкий колорист, обладающий острым чувством цвета. Палитра его весьма разнообразна. Она может блистать яркой декоративностью и быть предельно скромной и сдержанной. А главное — не повторяется в сочетаниях цветов. Каждый сюжет, каждый пейзаж, каждый город, может быть, каждая страна увидены художником в своей неповторимой цветовой гамме. Качества рисовальщика и колориста счастливо сливаются в творчестве Кокорина. Сочетая их, он оперирует тончайшими оттенками чувства, вызывая у зрителя почти физическое ощущение полуденного зноя или утренней свежести, жары или холода, влажности воздуха или порыва сухого ветра. Если можно так выразиться, в работах Кокорина легко и свободно дышится. Может быть, всё дело в скупости средств, уважении к чистой бумаге, которую художник заставляет «работать», превращая её то в глубину небосвода, то в весомость каменной стены, то в свечение обнаженного тела в сумраке мастерской.

Кокорин — страстный путешественник. Это его вторая натура. География его работ чрезвычайно широка. В каких только уголках нашей страны и за её пределами не видели любопытные прохожие его спокойную коренастую фигуру в надвинутом на глаза берете и с походным альбомом под мышкой! Нелегко угадать за его неторопливой повадкой неуёмный темперамент художника.

С юношеской пылкостью влюбляется Кокорин с первого взгляда в новые места. Этим чувством освещены рисунки и этюды из Приазовья и Бухары, Прибалтики и Кавказа, старых городов России. Влюбленность в суровую и изменчивую красоту Ленинграда породила великолепную серию работ, не оставляющих равнодушным самого нечувствительного зрителя.

Но где бы ни скитался художник, как бы ни были глубоки его увлечения, он остается верен одной привязанности. Это негаснущая любовь к Москве, её улицам, бульварам и площадям, к жизни москвичей. Москва прощает ему его «измены» и, встречая после долгих разлук, открывает перед ним новую красоту, новые мотивы. Иногда она отпускает его в далекие путешествия за рубежи своих владений, и он вновь и вновь испытывает восторг перед новым, необычным, неожиданным.

Он возвращается, отягощённый множеством острых и разнообразных впечатлений, с чемоданом, набитым этюдами, альбомами и дневниками.

Дневники — одна из примечательных сторон творчества Кокорина. Начиная с военных лет, когда молодой живописец почувствовал потребность взяться за карандаш, перо и тушь, чтобы быстро и полно запечатлеть все неохватное множество обступивших его впечатлений, число этих дневников растёт с каждой поездкой, с каждой прогулкой по родному городу. Фронтовые дороги, Болгария, Индия, Прибалтика, Дания... Перечислить всё невозможно. Когда вы начинаете в мастерской художника перелистывать эти увесистые книжки (они кажутся тяжелыми и от количества заключенной в них информации), вас поражают не только острота рисунков и лаконичная точность записей, но и самый вид этих страниц, где рисунки и текст связываются в органическое целое. Это летопись насочиненных событий и наблюдений за многие годы. И в то же время в них выражен живой характер самого художника.

Этот повседневный разговор с собой, может быть, во многом помог Кокорину обрести себя, закрепить, осознать и развить уже найденное ранее, личное.

Дневники, безусловно, способствовали и его успехам в книжной графике. Нельзя работать в иллюстрации, не обладая зрительной памятью и творческим воображением. Но Кокорину кажется мало этих качеств, которыми природа щедро его наделила. Ему хочется самому ощутить, вобрать в себя все те чувства, которые мог испытывать автор книги, описывая то или иное событие. Например, прежде чем взяться за иллюстрации к «Кавказским рассказам», Кокорин исколесил все описанные в них Львом Толстым места и радовался, когда находил в Дагестане горные тропы и древние аулы, какими видел их Толстой.

Если правда, что, зная работы художника, узнаёшь его самого, характер Кокорина, его человеческие качества особенно ярко проступают в его иллюстрациях к сказкам. Среди них самое главное и самое счастливое — доброта. В своих красивых рисунках к детским книжкам он сам сказочник, веселый выдумщик. Не случайно, иллюстрируя другого сказочника — Ганса Христиана Андерсена, — он открыл для себя много общих черт со своим великим собратом, таким же одержимым путешественником. Он сделал много прекрасных рисунков о жизни Андерсена и целую книгу о нём.

Самым драгоценным для себя Анатолий Кокорин считает первое впечатление от соприкосновения с натурой. Желание не утратить, не растерять остроту и свежесть этого первого впечатления, как бы долго ни длилась работа, — главная его забота. Это позволяет ему снова возвращаться к некоторым темам через десятилетия. Так, листы новой серии «Воспоминания о войне», которые, конечно же, отличаются от того, что делалось с натуры в те суровые дни, обогатились жизненным опытом, новыми мыслями, но и сейчас они полны убедительностью остроты увиденного в годы священной войны.

Анатолию Владимировичу Кокорину исполнилось семьдесят лет. Его жизнеутверждающее искусство по-прежнему молодо и прекрасно.